стоп-кадр истерики, законсервированной до температуры вечной мерзлоты
Aww, как под настроение попало:
"Возвращение школьных дней", Рафаэль Альберти
По недавно опавшим соцветьям жасмина
и сраженным зарею ночным чудоцветам
этим памятным первым октябрьским утром
я сбегаю от жизни в далекое детство.
Кто ты, маленький призрак, так явственно схожий
с той ребячьей фигуркой на раннем рассвете?
Ты бредешь по мостам через речку у моря,
а в глазах еще сны, за ночь вплывшие в сети.
Ты на ощупь тасуешь событья и даты
и с тоской наизусть огибаешь кварталы -
ведь в конце этих улиц сегодня и завтра
тот же скучный учебник тебя поджидает,
тот же класс, та же школа и все то же самое.
Но за данной вершиной любой пирамиды,
за окружностью плоских земных полушарий
возникают вершины араукарий,
круг арены под небом
и буйство корриды.
Воскресенье, поездка, повозка и козлы -
все в похожей на поднятый хлыст единице,
а нули, как на бочках бездонных ободья,
в корабельные трюмы спешат укатиться.
На стене распростертое мертвое море,
небогато расцвеченное островами,
никогда не услышит, как море живое
голубым кулаком по дверям барабанит.
Что тебе тот король на старинной гравюре,
за коня королевство отдавший в уплату,
если рядом река неотступно горюет
о чужом короле, здесь разбитом когда-то.
Как невольник, прикованный цепью к галере,
к опостылевшей парте прикован часами,
ты глядишь сквозь решетку из строк параллельных
на кораблик под белыми парусами...
Это все мне явилось октябрьским утром
в ярко-красных, сраженных зарей чудоцветах
и опавшем жасмине...
и сраженным зарею ночным чудоцветам
этим памятным первым октябрьским утром
я сбегаю от жизни в далекое детство.
Кто ты, маленький призрак, так явственно схожий
с той ребячьей фигуркой на раннем рассвете?
Ты бредешь по мостам через речку у моря,
а в глазах еще сны, за ночь вплывшие в сети.
Ты на ощупь тасуешь событья и даты
и с тоской наизусть огибаешь кварталы -
ведь в конце этих улиц сегодня и завтра
тот же скучный учебник тебя поджидает,
тот же класс, та же школа и все то же самое.
Но за данной вершиной любой пирамиды,
за окружностью плоских земных полушарий
возникают вершины араукарий,
круг арены под небом
и буйство корриды.
Воскресенье, поездка, повозка и козлы -
все в похожей на поднятый хлыст единице,
а нули, как на бочках бездонных ободья,
в корабельные трюмы спешат укатиться.
На стене распростертое мертвое море,
небогато расцвеченное островами,
никогда не услышит, как море живое
голубым кулаком по дверям барабанит.
Что тебе тот король на старинной гравюре,
за коня королевство отдавший в уплату,
если рядом река неотступно горюет
о чужом короле, здесь разбитом когда-то.
Как невольник, прикованный цепью к галере,
к опостылевшей парте прикован часами,
ты глядишь сквозь решетку из строк параллельных
на кораблик под белыми парусами...
Это все мне явилось октябрьским утром
в ярко-красных, сраженных зарей чудоцветах
и опавшем жасмине...